Гентский алтарь

Только и слышно, как потрескивают факелы на крыше замка, отбрасывая приплясывающие тени. Художник, поёживаясь в сумеречном холоде, торопится вниз по улице, что к ведёт к церкви. Надо проскочить незамеченным мимо стражи, а там уже близко… Ключ с трудом поворачивается в ржавом замке, дверь натужно скрипит, пропуская, как проглатывая, худощавую фигуру в плаще во внутрь храма. Факелы намасленные приготовлены заранее, только разжечь. Так, теперь пробраться между наваленным у двери хламом, кусками нарезанного холста, ящиками с красками, бочонками с водой, туда, где маячит на фоне оконного витража силуэт огромного складня… Складень теперь закрыт, значит, нужно створки аккуратно в стороны развести и подпереть, чтобы не упали, а потом два факела по краям закрепить, осветить картину в полную её величину. Готово!..

Ян ван Эйк ещё молод. Никто в Генте не верил, что ему по силам такое дело. Сказать по правде, он и сам не верил. Сейчас же, стоя перед картиной, с трудом справлялся с волнением… Я сделал это, господи, и теперь боюсь, потому что завтра придут люди в церковь, и увидят. Что скажут? Примут ли? Ведь это я для них, для горожан, для Иодока Вейдта, алтарь заказавшего, не спал ночами, не ел, не пил, метался в жару, видения отгоняя, молился судорожно, сухими губами слова святые повторял…Так почему же так страшно? Почему хочется убежать, спрятаться, замуроваться, не дышать, а вместо этого стою здесь, как пригвождённый, и глаз не могу отвести от полотна? И…не верю, что сам всё это сделал?..

Тени от горящих светильников ложатся на боковые части картины, прикрывая нагие фигуры. Адам и Ева, определённо, удались. Хорош и оттенок кожи на обнажённых телах. Он получился немного сероватым, мертвенным, но ведь это для того, чтобы отделить их от нежных, тёплых красок центральной части алтаря, где всё бушует и переливается, цветами играя…Вот и думайте теперь, кто – жив, а кто – мёртв?
Где реальный мир, а где воображаемый? Но и это не главное. Главное – там, наверху, куда взор устремляется сразу, немедленно, как только к картине приближаешься. Ведь там – Он… Бог-отец, и впрямь, вышел красавцем. Хорошо, что в красных тонах решил фигуру. Красное притягивает, оживляет, завораживает. И золотой оттенок головного убора весьма кстати. Да и сам убор, невиданный, непонятно откуда явившийся глазу художника в один прекрасный день. И взор…Тут нет никакого фокуса. Вернее, есть. Фокус…взгляда. Острый, всегда на тебя, в тебя, устремлённый. И не спрячешься…

Длинная ночь скоро закончится. Утром придут Йодок с женой, заказчики, и вся семья, наверное. Они поместят складень здесь, в этой церкви, в своей семейной капелле. Надо признать, Йодок вёл себя деликатно, не мешал, не торопил, условий никаких не ставил. Только попросил, чтобы написал его самого, и жену, Изабеллу. Вот они оба, на боковых створках снаружи, стоят на коленях, руки молитвенно сложив. Как будто охраняют вход в святилище…Заказчик будет доволен. Ещё один взгляд на картину…Снизу, слева, в крайней створке, круп коня немного великоват. Но бывают же такие кони! Не надо ничего трогать. Всё. Внутри счастливая пустота сосуда, из которого благостная влага вылилась и застыла. Сосуд пуст, но -  полон…счастьем! Спать, спать, спать…

Первые блики рассвета заползают в церковь через узенькие оконца витражей. Громадный складень, развёрнутый, молчит о чём-то многозначительно в глубине капеллы. Факелы догорели, остывшее масло капает на каменный пол. На полу, свернувшись калачиком и накрывшись плащом, сном младенца спит художник, Ян ван Эйк, сорока лет отроду. Он – гений, но ещё не знает об этом. Узнает вскорости, разбогатеет. Почести и признание придут  к нему ещё на этом свете. А вот чего ему не суждено узнать, так это злоключений, его гениальное творение впоследствии постигнувших. Не узнает он,  что складень был много раз по частям разворован, раскуплен, растащен в разные концы света. Не узнает, что створка, на которой изображён всадник на коне с большим крупом, будет украдена и пропадёт навсегда. Не узнает, по счастью, и о том, что части алтаря, замурованные в штольнях далеко отсюда, где-то в горах восточной Пруссии, обложенные взрывчаткой, чудом не взлетели на воздух…Спи, Ян ван Эйк. Твоя слава надолго переживёт тебя. А Йодок и Изабелла Вейдт, склонив головы и сложив руки в молитве, теперь будут нести вечную охранную вахту…